Очевидец. Никто, кроме нас - Николай Александрович Старинщиков

Мишка стоял изваянием, и это меня удивляло.

— Копыта убери, — отчетливо произнес один их ментов.

— Не понял я! А ну повтори! — кашлянул Кабан, не оборачиваясь в сторону голоса. — Я хочу слышать!..

Он дурашливо сжался, подставляя ухо к Мишкиному лицу.

— Перестань, здесь не цирк, — отчетливо произнес Михаил, убирая с груди чужой кулак. — В чем дело?

— Дело? — Кабан вращал белками глаз. — А вот оно — дело!

Кабан обернулся к Петросяну, положил на его покатые низкие плечи обе ладони и с силой швырнул от себя.

Армянин покатился по полу к двери, махая всеми четырьмя конечностями. Кабан двинулся следом, раздвигая милицию, и тут же у него на руках повисли двое сержантов. А тот словно этого и ждал. Тараща глаза, он стряхнул с себя сержантов, а молоденького стажера — парня в штатском — опрокинул тычком ладони в лоб.

Это уже не походило на спектакль. Это было сопротивление, потому что у Кабана в ход пошли кулаки: армянин с рассеченной губой вновь полетел на пол, и теперь корчился у стены, собирая кровавые слюни в ладонь. И когда вновь мелькнуло копыто, норовя ударить Мишку в лицо, я вцепился обеими руками Кабану в запястье и крутанул в наружную сторону, одновременно нанося удар коленом меж ног.

Удар бедра достиг цели. Кабан всхлипнул и тотчас согнулся в дугу.

— Наручники! — требовал я, — Быстро!..

Металл торопливо хрустнул, однако Кабан развел руки в разные стороны, не давая защелкнуть вторую половинку наручников. Его окончательно свалили на пол, ухватились за ноги и волоком потащили на улицу.

Водитель, отворив дверцу «обезьянника», отскочил в сторону. В ту же секунду у милицейского «уазика» образовался затор, поскольку Кабан намертво прилип к стальному проему, раздвинув руки и ноги.

— Прилип! Зараза! — матерился водитель.

— Сейчас мы его, — проговорил Мишка. И в тот же миг его пятерня метнулась сзади Кабану между ног, норовя уцепить строптивые яйца. Древний прием сработал: Кабан моментально сжался, запрыгнул в машину, и дверца с грохотом за ним затворилась. Однако в ту же секунду изнутри посыпались удары.

Мы сели в машину и двинулись в сторону РУВД. Мужик грохотал позади железом, просовывал руку в оконце без стекол и норовя вцепиться мне в волосы.

— Куда мы едем?! — кричал он. — В лес?

— Ты угадал, — ответил Мишка и что-то шепнул водителю.

Тот резко дернул влево и пошел совершенно в другую сторону, затем вновь повернул. Заснеженные ветви деревьев безжалостно драли кузов машины.

— Давно я хотел с тобой встретиться. Ох и давно, — бормотал Мишка.

Обернувшись, он пристально посмотрел в сторону задержанного. Казалось, еще секунда, и прозвучит дикая криминальная история, в которой Кабан играл первую скрипку. Точно. Он был местным авторитетом, а менты лишь искали повод для его задержания.

— Что за дикарь? — спрашивал я у Мишки. — Расскажи…

— Потом, — обещал Мишка, доставая сигарету из пачки. — Потом как-нибудь…

Водитель притормозил, со скрежетом переключил передачу, с трудом развернулся на узкой дороге и стал возвращаться в сторону РУВД. Задержанный теперь держал язык за зубами. Остальные тоже молчали.

Меня колотило от происшедшего: по времени мне надлежало валяться в постели.

«Впрочем, если б не этот дурак, то всё было бы по-другому», — подумал я, оборачиваясь в сторону задержанного.

Машина, лавируя между заснеженными деревьями, подошла к зданию штаба и возле крыльца остановилась.

Мишка выпрыгнул первым, направился к задней дверце. Заскрежетал открываемый замок «обезьянника», и тут меня оглушила целая серия торопливых и звонких петард. Оглянувшись, я обомлел: Кабан стрелял из пистолета в открытую дверь. Потом он выскочил наружу и продолжил стрельбу.

Водитель, деря пистолет из кобуры, кинулся наружу. Следом за ним последовал стажер. На крыльцо из РУВД выскочил парень с автоматом в руке. И тут же упал, не сделав ни единого выстрела.

С другой стороны к нам торопилась милицейская машина. Стажер бросился к ней, остановил, прося помощи, но экипаж повалил его в снег.

— Нас же там стреляют! — базлал от страха стажер.

Кабан тем временем, вздымая снежную пыль, летел в противоположный угол площади — туда, где висела табличка адвокатской конторы. Достигнув угла, образованного бетонным забором и зданием, он упал среди лип и стал зарываться в снег.

Со стороны милицейского полка к нему торопилась милицейская группа. Кабан было вскинулся кверху, однако его повалили, застегнули на нем наручники и вывели на утоптанную дорогу. Потом провели мимо меня. Двуногий боров икал и хрюкал, плюясь разбитыми в кровь губами. Его завели по ступенькам кверху, и скрылись за дверью.

Миша Козюлин тем временем лежал без движений. Я пытался его тормошить. Мишка! Дорогой мой друг Мишка! Очнись!..

Меня оттащили в сторону.

— Ему не поможешь… Не трогай.

— Не правда, — не верил я. — Надо вызвать скорую…

Второй милиционер, корчась от боли и держась за промежность, валялся возле машины. Третьего пытались поднять с крыльца. Четвертый зажимал рану на лице, ползая по ступеням. Нетронутыми остались лишь я да Петька Обухов.

— Пятерых, сука, укокал! — говорил какой-то майор, бегая вокруг машины. — Ничего здесь не трогайте!

Поворота к обратному не было никакого, и в это было трудно поверить.

— Пятерых успел… — доносилось из рации в машине.

А скорая всё не шла. Она словно застряла на другой планете.

Но вот и пришла. Сразу две машины. А следом еще две.

Медики погрузили раненых и кинулись за ворота, оглашая окрестности ревом сирен.

А Мишка все так же лежал на снегу, ко всему безучастный, белее снега. Зато Кабан продолжал где-то брызгать кровавой слюной и чавкать поганой харей.

Оперативно-следственная группа РУВД в растерянности бродила вокруг машины. Потом прибыл следователь прокуратуры и стал осматривать место происшествия, временами косясь в мою сторону.

От холода и пережитого у меня сверлило в пояснице и сводило стопы. Нет больше Мишки Козюлина. Осталась лишь беременная вдова Люська Козюлина.

Мишку наконец положили в машину и отправили в морг. Рядом кружился Мишкин тесть — бывший оперативный дежурный из того же управления, дядя Вова Орлов. Он беспрестанно крутил головой, словно усталая лошадь в тесном хомуте. Потом он подошел ко мне, пожал руку и вновь принялся ходить кругами.

До моих показаний по-прежнему никому не было дела. Я развернулся и побрел прочь со двора, чувствуя на спине взгляд дяди Вовы Орлова.

В последнее время я только и делал, что работал и учился, используя минуты свободного времени. Я собирался стать юристом — таким, может быть, как великий Кони А. Ф.

«Ловят маленьких воришек к удовольствию больших», — писал поэт Некрасов. Кони не стал мириться с подобным обыкновением. Он бесстрашно